Имя Михаила Драгоманова на Украине популярно – в его честь называют улицы и ВУЗы. Как же – автор словаря украинского языка, одного из первых (неудачных) алфавитов, близкий родственник Леси Украинки… О том, что он не только националист, но социалист стараются не упоминать. Декоммунизация – сами понимаете
Михаил Петрович Драгоманов родился 30 сентября 1841 года в уездном городе Гадяче Полтавской губернии в дворянской семье.
Род Драгомановых на Полтавщине был из тех, что бесспорно происходил из казацкой старшины и без проблем в екатерининские времена доказал свое право влиться в российское благородное сословие.
Но во времена Гетманщины его представители были в чинах невысоких. Его деда, коллежского асессора Якима Степановича, легко представить себе среди гоголевских героев, например, приятелем Добчинского и Бобчинского или посредником в споре Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, а любую из прабабушек — панночкой из "Вия".
Его родной дядя Яков Акимович, преставившийся за год до рождения Михаила Петровича, попав в Петербург, чуть было не стал декабристом. Участвуя в Обществе соединённых славян, он не попал на Сенатскую площадь по уважительной причине — находился в госпитале. Три месяца просидел в крепости, а потом продолжил службу и ушел в отставку в чине прапорщика, иногда публикуя стихи в столичных журналах.
Его брат Пётр Акимович служил в Петербурге по гражданской части и, подобно отцу, дослужился до чина коллежского асессора, то есть был в одном классе с гоголевским майором Ковалёвым и его носом, но на одну ступеньку выше несчастного Акакия Акакиевича Башмачкина. В столице он пристрастился к чтению, и, вернувшись в родной Гадячский уезд, казался соседям слишком умным. И они решили исправить это, женив его на соседке — девушке из приличной вроде семьи, но не обученной ни читать, ни писать.
Вот как характеризует своего отца Михаил Драгоманов:
"Воротившись на родину в конце 30-х годов с идеями, представлявшими смешение христианства с философией XVIII в. и якобинства с демократическим цезаризмом, отец мой не нашел себе места в канцелярско-дворянском строе уездной жизни николаевского времени и, женившись, больше сидел дома и читал книги, если не хлопотал по процессам разного мелкого люда вроде крестьян (из бывших козаков), которые отыскивали себе свободу, рекрут, неправильно взятых в армию, и вообще всяких угнетённых. За это его терпеть не могли местные чиновники и большая часть помещиков".
От отца Михаил Драгоманов и уяснил, что, как сказали бы сейчас, бедная жизнь имеет значение, и нельзя построить никакую историческую и социологическую концепцию, видя людей только как классы и массы, а не как отдельных личностей со своими интересами и особенностями.
Пётр Акимович начал собирать малороссийский фольклор и передал этот интерес по наследству своим детям и внукам. От матери же им перешёл кондовый антисемитизм и обида на Екатерину Великую, которая разрешила евреям поселяться в их краях и жгучая зависть к тем губерниям, которые оказались за чертой оседлости. (Где и как приобрела иммунитет к этой наследственной болезни Леся Украинка, до сих пор остаётся неразрешимой загадкой.)
Пока Михаил учился в гадячском уездном училище, полтавской гимназии и на первых курсах университета св. Владимира в Киеве, "меня и некоторых других (…) украинцы бранили космополитами — слово, которое мы принимали за похвалу", — вспоминал позднее наш герой.
Основным интересом студента Драгоманова была история Рима, а темой написанного под руководством профессора Виталия Шульгина диплома — эпоха императора Тиберия. Поэтому все знавшие его очень удивились, что он выступил с эмоциональной речью во время провоза гроба с телом Тараса Шевченко через Киев.
Попав в Киев, Михаил вдруг обнаружил такую закономерность, что за Днепром обострен не только еврейский вопрос, но и польский.
"Польское движение имело большое влияние на мое политическое воспитание. (…) Приехав на правый берег Днепра, в Киев, я увидел, что поляки здесь — аристократия, а не народ, и был поражён тем, что даже студенты поляки бьют своих слуг и ходят в костелы, где усердно стоят на коленях (мы, студенты "русские", или "православные", все были горячие демократы, а в религии — атеисты). Вместе с тем мне бросилась в глаза нетерпимость поляков относительно русских и в особенности малороссов, или украинцев".
Неудивительно, что еще в университете у него возникли разногласия с кумирами молодежи того времени — Чернышевским, Добролюбовым и Писаревым — на тему сочувствия к польскому национальному движению.
Так у Михаила вырабатывается та уникальная черта, которая отличала его до конца жизни: он никогда не ходил в стаде и не пел в хоре. А самостоятельность мышления его постоянно заставляла окрестные стада и хоры считать его или недостаточно своим, или совсем чужим.
Драгоманов видел, что каждый регион России обладает своими особенностями, и это никак не учитывается ни центральной властью, ни панами-сепаратистами. По его мнению, только местное самоуправление с высокой долей автономии может гармонизировать отношения между частями империи, занять делом местные элиты и сделать их отношения с народом более вменяемыми.
Памятуя о безграмотности матери, ещё будучи студентом он преподает в воскресных школах, чтобы повысить уровень столь любимого им народа. После университета он вместе со своим другом Владимиром Антоновичем занимается сбором и сортировкой малороссийского фольклора.
Затем он на три года едет за границу, где окончательно убеждается в том, что в разных странах подход к освобождению народа от эксплуатации должен быть разным. Где-то это борьба сознательных рабочих по рецептам Карла Маркса, как в Германии, где-то это требование демократизации и совместных действий с поляками и евреями, как в Австро-Венгрии, а где-то — долгий путь к автономии через просвещение, как в России.
Попутешествовав по Европе, Драгоманов приходит к выводу, что не только социализм должен быть национальным, но и всякие иные универсальные идеологии обречены на нежизнеспособность.
Оказавшись в Галиции он приходит к выводу, что по обе стороны речки Збруч живет один народ и всячески пытается наладить коммуникацию между украинофилами через русско-австрийскую границу. Замечу, что сторонники малороссийской самобытности не были тогда ещё сепаратистами, да и сам Драгоманов постоянно и справедливо обижался, когда Михаил Катков и другие ему это приписывали.
"Или идти с новою Россиею в целом — как оно и volens nolens, если она за нас, — или создавать новую Украину, но по новым идеям. — Я с первыми, — а вторым не мешаю, но против старины бьюсь везде", - писал Драгоманов в 1872 году.
Поначалу дела Драгоманова в Киеве идут вполне успешно.
Он в 1864 году становится приват-доцентом, а в 1873 — избирается штатным доцентом университета св. Владимира.
В то время он входит в круг своего соавтора Владимира Антоновича, которого негласно именовали "учёным хохлом при генерал-губернаторе". Деятельности украинофилов способствует открытие в 1873 году Юго-Западного отдела Русского географического общества, поддержанное киевским генерал-губернатором князем Александром Михайловичем Дондуковым-Корсаковым. Его работа оказалась вскоре всецело в руках членов "Громады", наиболее активными и влиятельными членами были Антонович, Драгоманов, и автор слов украинского гимна Павел Чубинский. В конце 1874 года Драгоманов становится фактическим редактором "Киевского телеграфа".
В 1876 году власти замечают опасность украинофильства и приходят к оргвыводам.
И это не только знаменитый "Эмский указ" с ограничениями публикаций на малороссийском наречии, но и вполне реальные кадровые решения. "Киевский телеграф", хоть он и выходит на русском литературном языке, закрывают, Чубинского высылают в великорусские губернии, а Драгоманова увольняют с запретом преподавать в университетах Киева, Харькова и Одессы.
Михаил Петрович отправляется за границу и больше в Россию не возвращается.
Он принимает предложение "Громады" стать ее представителем за рубежом — "Громада" располагала капиталом в 12 000 руб. и назначила Драгоманову ежегодное содержание в размере 1200 руб., и 1500 руб. было предусмотрено на издание украинского "непериодического журнала". Он обосновывается в Вене, а затем в Женеве.
Биограф Драгоманова Давид Заславский писал:
"Драгоманов не сторонился от эмиграции, но был в ней отдельный, особый. Ему не трудно было бы стать главарем кружка и создать свою партию. (…) Но он не умел и не хотел создавать кружков вокруг своей личности. И поэтому между ним и пёстрой по составу русской эмиграцией всегда оставалось некоторое пространство.
Когда разногласия обострились, и Драгоманов резко разошелся с руководителями влиятельных кружков, это пространство превратилось в пустоту. Ею был окружен Драгоманов в последние годы женевского периода своей жизни".
И действительно, его взгляды были недостаточно национальными и недостаточно социалистическими для его современников.
Как и народники, он отделял народ, то есть трудящихся, от "паразитов-эксплуататоров". Причем до такой степени, что записывал евреев в паразиты на теле украинского народа.
"а) евреи представляют там элемент, не производящий ценностей; более или менее все они могут быть подведены под категорию купцов;
б) этих купцов слишком много, а потому содержание их слишком дорого обходится рабочим классам".
Против черты оседлости Драгоманов выступал просто потому, что она порождала скученность этого неисправимого населения в западных губерниях. Когда после цареубийства прошли еврейские погромы, он, конечно, не восхищался насилием, но высказался о погромщиках с пониманием.
В своем труде "Еврейский вопрос на Украйне" он употребляет слова и "еврей", и "жид" и упрекает тех евреев, которые представляли пострадавших от погромов невинными жертвами.
И если Драгоманов изо всех сил пытался соблюдать приличия (у него это не всегда получалось), то его сестра Ольга, она же поэтесса Олэна Пчилка и мать Леси Украинки, не стеснялась в выражениях и стала эталоном украинского антисемитизма.
С сочувствием он отнесся и к цареубийцам, написав очерк о Желябове. Но при этом он не был сторонником свержения монархии как самоцели революционного движения. В 1889 году Драгоманов писал:
"Мы, конечно, не ставили в число требований наших республиканской формы государства, так как вопрос о форме этой не ставится жизнью во многих, и более развитых, чем Россия, странах и вообще есть дело второстепенное по сравнению с существенными политическими правами: лиц и самоуправления, по части которых в иных отношениях некоторые современные монархии".
Последние годы своей жизни Драгоманов провел в Болгарии, где преподавал историю в Софийском университете. Там он и скончался 2 июля 1895 года.
Посмертная судьба его сложилось странно. И националисты, и либералы, и социалисты с коммунистами считали его наследие, состоящее более чем из двух тысяч трудов, не совсем своим, но не могли проигнорировать, ибо для всех в его наследии находилось что-то привлекательное.
